RARUS'S GALLERY

Собственность и издание А.Ф. Маркса в С.-Петербурге. Soixante Eau — fortes du Professeur I.I. Chichkine. (1870-1892). Propriete et edition de A.F. Marcks. St. Petersbourg. Спб., Маркс.  1894. Титул + гравированный титул-офорт, [7], 60 л.л. офортов. В голубой коленкоровой издательской папке с многоцветным тиснением на передней крышке. Формат папки: 42,0х31,5 см. Формат листов: 40,5х30,5 см. Превосходная сохранность, из числа первых оттисков. Экземпляр из библиотеки Владимира Андреевича Балашева. В комплектном и хорошем издательском виде - величайшая редкость!

И.И. Шишкин (1832-1898) - тонкий рисовальщик карандашом и пером, был гравером-профессионалом. Он создал за свою жизнь свыше ста листов, посвятив их целиком изображению родной русской природы. Его офортные работы отличаются тонким знанием природы, прекрасным и верным рисунком и совершенной техникой. И.И. Шишкин — замечательный художник русского пейзажа — с офортом бегло познакомился в 1863 г. в Швейцарии у Коллера. Основательно он стал им заниматься в Петербурге в кругу художников-передвижников в основанном ими «Обществе русских аквафортистов» (1871 — 1874). Наряду с живописью он много времени и сил уделял изготовлению офортных досок. Работал он углубленно и сосредоточенно. Нам известно множество пробных оттисков, сделанных с досок в процессе их изготовления. Кроме обычного приема иглой, И.И. Шишкин применял мягкий лак, акватинту, сухую иглу. Материалами для его граверных произведений служили многочисленные его натурные рисунки. Своими автографическими офортными произведениями И.И. Шишкин намного расширил круг своих зрителей, привлекая их внимание к родной русской природе. В этом была огромная заслуга И.И. Шишкина, создавшего свыше сотни офортов, выходивших в свет отдельными произведениями или целыми сериями. В 1868 году выходит первый альбом его гравюр (шесть литографий) — «Этюды с натуры пером на камне», а в мае 1873 года подготавливает и сам печатает первый альбом офортов (11 листов), выпущенный в качестве премии «Общества поощрения художников». Следующие две папки выходят в 1878 и в 1886 годах, ну и ,как кульминация, в 1894 году выходит альбом «60 офортов И. И. Шишкина. 1870 — 1892» (изд. А. Ф. Маркса, Спб.). Кроме того, И. И. Шишкин создал более двух десятков автоцинкографий (так называемый выпуклый офорт), специально предназначенных в качестве приложений к журналам «Пчела», «Свет» и «Нива». Талант нашего бесподобного пейзажиста, полагаем, достаточно известен повсюду в России, где теплится хотя бы малейший интерес к искусству. Его многолетняя усидчивая деятельность произвела многое множество картин, рисунков и гравюр, разошедшихся в массе художественной публики, и кто из видавших эти произведения многозаслуженного профессора не удивлялся его глубокому знанию форм и эффектов русской природы и его мастерству передавать ее впечатления тонко, внятно, характерно. Кого не восхищали его виды непроходимых лесных трущоб, какие можно встретить только на нашем севере, его портреты елей и сосен, растущих на песчаных обрывах или среди густых папоротников, его веселые дорожки и просеки в березовых и дубовых рощах, его широко расстилающиеся луга у берегов рек и речек, его благодатные нивы, покрывающие гладкие и холмистые местности, и, наконец, его угрюмые финляндские и крымские скалы, нависшие над морем или над загроможденным ущельем. И все эти разнообразные мотивы русского ландшафта передаются художником в высшей степени своеобразно, с ему одному свойственным пониманием и чувством природы, свидетельствующим о его безграничной любви к родине. Эта оригинальность, в связи с мастерством рисовальщика и вообще техники, ставит Шишкина высоко среди пейзажистов не только России, но и Западной Европы. Всякий раз, когда знаменитый художник кладет в сторону кисти и вооружается карандашом, рисовальным пером или гравировальною иглою, под его рукою создаются пейзажи замечательные столько же по силе и гармоничности тонов, сколько и по магистральности рисунка. Мы должны указать по поводу лежащей пред нами серии его офортов, которой он только что увеличил свой уже и без того почтенный гравировальный oeuvre. В этом его альбоме, что ни лист — великолепная картина, целиком схваченная из природы, но опоэтизированная чувством художника, и притом исполненная с таким совершенством, которому мог бы позавидовать любой из знаменитейших европейских мастеров. Ни об одном из наших современных художников не хочется сказать так много и по душе, как об Иване Ивановиче Шишкине, и едва ли кто-нибудь из его товарищей представляет собою такой цельный и законченный образ, такую характерную фигуру, какою является этот истинный «поэт природы».

Лучшего определения ему трудно подыскать. Он действительно живет с нею одною жизнью, весь отдается ей, и она не имеет от своего истолкователя никаких тайн. Вглядитесь в портрет нашего «лесовика» (да простит мне читатель это выражение), не только вглядитесь, но вдумайтесь в этого крепкого и сильного человека, от которого веет на вас смолистым и здоровым запахом темного бора, мощью старорусских заповедных дебрей. В группе художников, которым русская живопись обязана замечательным развитием в ней пейзажа, одно из первых мест принадлежит профессору Ивану Ивановичу Шишкину. Он приобрел его своею горячею любовью к природе, своим редким пониманием особенностей, свойственных ей в нашем отечестве, строгим изучением своей специальности не столько под руководством каких-либо наставников, сколько при помощи врожденной наблюдательности и усидчивого труда, — короче, талантом сильным, самобытным, не зарытым под спуд. Эти качества с первым появлением произведений Шишкина перед публикой обратили на него общее внимание, мало-помалу распространяли его известность, и, наконец, закрепили за ним славу первоклассного пейзажиста в нашей школе, — славу, которая сохранится за ним и в истории русского искусства. Шишкин по всей справедливости слывет самым сильным рисовальщиком среди наших пейзажистов, удивительным знатоком растительных форм, воспроизводимых им в картинах с тонким пониманием как общего характера, так и мельчайших отличительных черт всякой породы деревьев, кустов и трав. Берется ли он за изображение соснового или елового леса — отдельные сосны и ели, точно так же, как и их совокупность, являются у него с истинной их физиономией, без всяких прикрас или убавок, в том виде и с теми частностями, которые вполне объясняются и обусловливаются местом, почвой и климатом, где художник заставляет их расти. Пишет ли он дуб или березу, эти деревья принимают у него донельзя правдивые формы в листве, ветвях, стволах и кореньях, гласящие о том, что он не только схватил их в один какой-либо определенный момент, но и старался постигнуть их прежнее существование. Эта верность формам природы, это осмысленное, полное любви отношение к избранным сюжетам, кладут яркую и привлекательную печать на каждую работу, выходящую из-под кисти нашего почтенного пейзажиста. Шишкин привлекательный во всех своих произведениях, в особенности хорош тогда, когда работает карандашом или пером, или же играет гравировальною иглою. Кто соглашается с таким нашим взглядом, тот, подобно нам, найдет объяснение этому взгляду в самих свойствах таланта нашего художника. Сверх картин, писанных масляными красками, Шишкин произвел на своем веку несколько десятков исполненных пером рисунков, высоко ценимых любителями этого рода произведений. Но как картины, так и рисунки искусного мастера доступны для приобретения лишь немногим избранным фортуны; большинство же смертных должны довольствоваться фотографическими снимками с тех и других. Такие снимки с произведений г. Шишкина распространены в значительном количестве и очень уважаются любителями пейзажей. Но что значит фотография, всегда тусклая и смутная, в сравнении с блестящим и сочным эстампом, оттиснутым с гравировальной металлической доски? Поэтому пришедшая Шишкину мысль заняться гравированием на меди крепкою водкою (офортом) была счастливою мыслью. Этот род гравюры, простой по своим приемам и благодатный по результатам, прежде всего и пуще всего требует от художника умения хорошо рисовать и некоторые навыки работы пером и мокрою тушью. Шишкин был уже большой искусник по той и другой части, когда впервые вооружился гравировальною иглою и вытравил первую зачерченную ею доску. Это было в 1853 г. Его первый офорт назывался «Горная дорога». Позднее в Цюрихе, где наш пейзажист находился в качестве пенсионера Академии Художеств, посланного за границу для довершения своего художественного образования, он исполнил две гравюры, как бы из шалости, но они вышли настолько удачно, что не могли не внушить ему охоты более серьезно предаться офорту. Но последовавшее вскоре затем возвращение на родину и необходимость много работать кистью для того, чтобы упрочить здесь свою репутацию, как живописца, отвлекли нашего художника от полюбленного им дела. Только в 1870 г., когда в Петербурге образовался кружок под названием Общества русских аквафортистов, он снова принялся за гравирование, причем, как более опытный между членами этого кружка, помогал многим своими советами и примером. С того времени Шишкин не переставал заниматься офортом в минуты досуга от более многодельных и крупных художественных работ и выпускал свои эстампы то отдельными листами, то целыми сериями, возбуждая каждый раз энтузиазм наших собирателей гравюр и заставляя их друг пред другом гоняться за первыми и лучшими оттисками этих произведений.

Одно время, с целью найти такой способ размножения своих композиций, который соединял бы в себе достоинства медного офорта с удобствами печатания в обыкновенном типографском станке, а следовательно, превосходил бы офорт в отношении дешевизны и многочисленности получаемых равносильных оттисков, — предпринял Шишкин ряд опытов цинкографии, или, как он назывался, выпуклого офорта. Наиболее удачные из этих опытов появлялись в журнале «Пчела», и были, бесспорно, лучшими между ее иллюстрациями. Уступая во многом настоящим офортным гравюрам, они тем не менее очень интересны, потому что в них является художник самолично, а не в истолковании ксилографа, всегда более или менее искажающего воспроизводимый им рисунок. При своей пытливости и настойчивости Шишкин, конечно, продолжал бы еще трудиться над выработкой своего выпуклого офорта, если бы изобретение и новейшие успехи фотоцинкотипии не сделали подобное дело излишним. Боясь идти наперекор скромности уважаемого профессора, не станем распространяться в похвалах таланту его как гравера. Скажем только, что если он — один из первых в ряду русских живописцев пейзажа, то как гравер-пейзажист — единственный и небывалый в России. Мало того, среди аквафортистов столь богатой мастерами этого рода Западной Европы найдется лишь мало соперников ему по искусству передавать в гравюре растения, особенно густые леса, сосны и ели. Живи и работай он в одном из таких центров художественной деятельности, как Париж, Лондон или Вена, или заботься он о распространении своих эстампов вообще в чужих краях, — известность его сделалась бы широкою.

Но, к сожалению, он не умел или не желал искать репутации вне пределов своей родины. Он был горячий патриот и довольствовался тем, что его знали и уважали соотечественники. Среди последних в настоящую пору отдают ему за его гравюры должную дань уважения лишь немногие — горячие любители искусства и страстные собиратели русских эстампов, но придет время — мы в этом уверены, — когда офорты Шишкина будут высоко цениться обширным кругом людей с тонким вкусом, одинаково чутких к художественности и больших, написанных красками картин, и сравнительно маленьких, одноцветных оттисков с гравировальных досок. Во всяком случае, имя Шишкина со временем займет одну из видных страниц в словаре пока еще немногочисленных русских peintres-graveurs. Иван Иванович Шишкин сложен так же, как слажены «кондовые» сосны, на диво поднявшиеся из, по-видимому, бесплодных песков. А. Ф. Маркс очень хорошо сделал, что к собранию вышеприведенных 60 офортов , изданных в 1894 году, приложил и портрет, исполненный тем же способом самим художником. Он превосходно передает не только внешний облик Ивана Ивановича Шишкина — он говорит вашей душе, вы понимаете человека — по спокойным, пристальным и вдумчивым глазам узнаете его манеру наблюдать и всматриваться в сокровенные красоты скромной природы нашего Севера. Это живое лицо — разом делающее вас, постороннего обозревателя, — знакомым художника. И вот нам рисуется утопающее в сумраке и прохладе чернолесье, с тихим лепетом ключа в овраге, с огнистым и расплывчатым закатом солнечных лучей, проникающих сюда сквозь переплеты вершин, и посреди этой свежести и тишины — Мастер-художник, таким, каков он сейчас перед нами в своем проникновенном офорте.

«Поэт природы» — именно. Поэт, думающий ее образами, разбирающий красоту ее там, где простой смертный пройдет равнодушно, безучастно. Для Ивана Ивановича Шишкина как для настоящего поэта — в его родной стихии нет великого или малого. Достаточно треплющихся по ветру былинок, цветов, поднявшихся над травою, широких и запыленных листьев лопуха, чтобы в его творческой фантазии создались картины, полные истинной прелести и силы. Дымок, стелющийся вдали между стволами сосен, просветы неба сквозь дремлющие ветви — все это говорит его сердцу, а в истолковании художника и нашему. Вы видите, что это все живет, чувствует, теплится, дышит под его кистью и карандашом. Вас самих тянет прочь от душного, шумного и суетливого города в величавое и торжественное своим спокойным говором зеленое царство. Его «Лесные цветы» — ведь это сама идиллия, переданная в живом образе. Крошечный рисунок, — но вы чувствуете его жизненную правду, вы вместе с этим поэтом природы понимаете, что в ней нет и не должно быть малого и незначительного. Лесной ручей (офорт № 2) чуть струится в камнях. Кругом молчат деревья, хранящие в своих листах свежесть. Трава, напоенная его живительной водой, пышно раскидывается кругом. Так тихо и сладко делается на душе — точно в нее самую художник перенес мистический покой и благоговейное молчание своего возлюбленного леса. Чтобы дать полное понятие о собрании офортов, пришлось бы перечислять все его нумера. Нужно некоторое принуждение над собою, чтобы говорить не о всех. Ну как миновать, например, этот несравненный уголок леса («На порубке», №5) ночью. Темное небо вызвездило. Полное какой-то неразгаданной тайны, оно мерещится вам за черными стволами деревьев, некоторые из них уже легли под топором. Далеко из глубины бора светится огонек костра. А ночь кругом молчит, и за вершинами неподвижных лесных великанов ее загадочные созвездия медленно и торжественно совершают обычный свой оборот над окутанной мраком землею. Ясный день — ручей капризно змеится и пропадает вдали чуть различимым извивом. Белые, полные солнечного света облака высоко поднялись над уголком расступившегося леса, и на их мареве чернеют привольно раскинутые крылья птиц. И опять ночь зимняя, лунная. Звезды чуть теплятся. Воздуха так много между этими опушенными снегом соснами и елями. Вдали, на темном фоне неба они только чудятся. Точно стоят там трудно различимые фантомы, а перед вами полянка, облитая мечтательным светом месяца, сквозь пуховины осыпавшего их снега торчат стебли оставшихся от лета растений, и в белом тонком насте они же чернеют, неподвижные и безжизненные. Далеко-далеко между деревьями тускло светятся другие, чуть тронутые луной, полянки. Как хороши все эти маленькие «поэмы в рисунках» у нашего поэта природы. Посмотрите на это море. Обрыв чуть покрыт землею каменного берега, могучее дерево уцепилось на нем, пустило в его расщелины свои крепкие корни и пышно облиствело под солнцем над полувоздушной далью. Чайки реют внизу. Движение бездонных вод чудится — вы его видите не глазами, а чувствуете. Дальше — дальше белеет парус. Куда несется он по лазурной пустыне? А вот задумчивая, полная света и красоты южная ночь. Черные и мрачные скалы Гурзуфа обрываются пугающими воображение массами — опять в то же чуть зыблющееся безбрежное море. Месяц, чуть тронутый узенькою тучкою, отразился в его глубинах. Тишина, безлюдье, простор — только этот камень да мерцающие воды что-то без слов говорят вашей душе. А вот еще (№37) — выступ Аю-Дага за великолепной южной сосною — чудным образчиком творчества этой природы. Море спокойно лежит в мощных объятиях скал. Оно не волнуется и не кажется засыпающим. Жарко. Солнце отражено облаками, какие-то черные птицы несутся над ними. Не предвестники ли бури? Но до чего мы мало еще знаем наших лучших художников. Право, начинаешь верить, что артистка провинциального театра, после «Ревизора» пожелавшая немедленно поехать в Петербург пожать руку Гоголю, — не анекдот. Ведь и Ивана Ивановича Шишкина многие грамотные люди считают исключительно автором «сосен» и северных лесных пустынь. А между тем под его карандашом и кистью также живет и воскресает перед нами далекое теплое море, высятся мощные Крымские скалы (№36, 58). Самый камень в его руках полон странной, несколько мрачной красоты. Через утес в другой бьет солнце. Он так и горит перед нами, весь расписанный загадочными трещинами. Скала впереди бросает на него резкую тень, в щели между ними вы чувствуете сумрак и прохладу среди палящего полудня. Каменное великолепие горных долин передано мастерски. У И.И. Шишкина ночи дышат. У нашего поэта природы — рядом с мастерством и техникой идет то, что не часто встречается и у настоящих поэтов. С определенным образом, так или иначе говорящим вашей душе, рядом набросаны, как будто бы вскользь, черточки, которые вы с первого взгляда не отличите. Любуясь этими изящными уголками чудного божьего мира во второй и третий раз, вы в них почувствуете новую красоту, упущенную вами прелесть. Все эти «На лесной меже» (№16), «Полянка» (№20), «Опушка» (№21), «Сосны» (№27) и много других, помимо их удивительной верности природе, погружают вас в мир неуловимых ощущений. Случалось ли вам в солнечный день остановиться у леса в тени и задуматься? В вашей душе точно тени от облаков бегут неопределенные, но чудные впечатления. Вы уходите в мечтательные созерцания как-то недающейся вам в руки красоты. Именно то же я испытал, рассматривая эти вдохновенные рисунки. Особенно два из них: «Дремучий лес» (№26) и «Сосны» (№27) — сколько в них мощи, силы, глубины... Взгляд в этом царстве древесных стволов уходит бог знает куда, и там, где густится тьма, он все еще угадывает новые и новые силуэты и образы. А ночь над морем! Где-то далеко-далеко луна отразилась в воде у самого горизонта... Здесь, на берегу, у резко очерченных во мраке черных деревьев, костер и около него люди... Тянет туда вволю надышаться свободою, свежестью, налюбоваться этой красотою... Всякий раз, когда делается особенно скучно, а за окнами хмурится тоскливый и скупой на ласку зимний день, открывайте эти офорты и вместе с «поэтом природы» Иваном Ивановичем Шишкиным уходите в его заколдованное царство, теряйтесь в его лесах, вволю дышите солнечным светом и теплом, слушайте говор лесных вершин и прибой царственного моря, грезя его лунными ночами — и, возвращаясь к скучной городской действительности, чувствуйте себя освеженными и бодрыми. Нужно знать кропотливое производство офорта, чтобы понять, сколько труда и усилий потрачено на это издание. Маленькая невнимательность, рассеянность — и начинай все сначала. Чтобы добиться тех результатов, которые дает это издание, нужно было упорно и долго преследовать свою цель, преодолеть тысячи препятствий. Сколько великолепных удавшихся досок приходилось вновь переделывать, потому что, по мнению требовательного художника, они не вполне передавали известное настроение. Рассказывая в предисловии, как Иван Иванович Шишкин работал над этим, издатель говорит: «Он не только печатал листы, но и варьировал их до бесконечности, рисовал на доске краской, клал новые тени, делал другие пятна, звезды, лунные блики... Весь в возбуждении работы, сильный, уверенный, он являлся действительно большим мастером, напоминающим собою художников былого времени». Появление офортов в свет является не только удавшимся издательским предприятием, но и крупной заслугой их автора. Можно изучать саму Россию в этих художественных очерках со всем бесконечным разнообразием ее характерных черт, контрастов, тонких и неуловимых для других подробностей, являющихся выпукло и ясно в творчестве нашего «поэта природы». Всех исполненных Шишкиным офортов Д. Ровинский насчитывает до сотни; он указывает, сверх того, на 68 оригинальных литографий и на 15 цинкографических опытов этого мастера. А. Беггров , в 1884 — 1885 гг., издал в двух сериях сборник 24-х фототипических снимков с угольных рисунков, исполненных для него Шишкиным, а Ф. Булгаков «Альбом русской живописи. Картины и рисунки И.И. Шишкина» (Спб., 1892); А. Пальчиков «Перечень печатных листов И.И. Шишкина» (Спб., 1885) и Д. Ровинский «Подробный словарь русских граверов XVI — XIX веков» (том II, Спб., 1885).

Помимо 60 офортов, изданных у А.Ф. Маркса в 1894 году, приведем перечень отдельных изданий работ прославленного художника:

1. Шишкин И.И. Гравюры на меди Шишкина. Премия о-ва поощрения художеств на 1873г. Спб., 1873г. Облож., 11 л. гравюр. В папке. 63 см..

2. Шишкин И.И. 25 гравюр на меди a l’eau — fortes с 73 по 78 год. И. Шишкина. Спб., Маркс. 1878г. Грав. тит. л., 24 л.л. офортов. В папке. 45 см. Напечатано при участии художника И. Волконского.

3. Шишкин И.И. Офорты И.И. Шишкина. 1885-1886 г. Издание ведено А. Пальчиковым. Спб., Собств. автора. 1886г. 1 л. оглавлен., 26 л. гравюр. В папке. 44 см.

4. Шишкин И.И. Этюды пером на камне. 6 литографий + литогр. обл. Спб., 6 мая 1868.

5. Souvenirs du Japon par M. Paul Mukhanoff. Litogr. Par Chichkine. Sankt-Petersbourg, 1862. 16 plts.

6. Вышеславцев А. Очерки пером и карандашем из кругосветного плавания в 1857-60 г.г. С 27 литогр. рисунками. Издание М.О. Вольфа. Спб.-Москва, 1867. 14 рисунков, рисованных Шишкиным на камне, с набросков А. Вышеславцева.