RARUS'S GALLERY

Глава 9. Редкая книга.

«В книге не одно прошедшее, она составляет документ, по которому мы вводимся во владение настоящим, во владение всей суммы истин и усилий, найденных страданиями, облитых иногда кровавым потом; она — программа будущего». А.И. Герцен.

С тех давних пор, как книга вошла в быт, время от времени случалось, что некоторые из произведений печати, быстро расходясь по рукам, исчезали из продажи, и желавшие приобрести их часто сталкивались с чрезвычайными, а иногда и непреодолимыми трудностями. Так из общей массы книг выделилась особая группа произведений печати, ценимых за свою редкость. Одновременно с этим появились и «библиоманы» — люди, одержимые болезненной страстью к собиранию книжных редкостей, все равно каких, лишь бы они были редки. Но мы видим, что все публичные библиотеки мира также старательно собирают редкую книгу. Большая или меньшая полнота этих коллекций служит даже предметом соревнования между ними. На многих языках время от времени выпускаются специальные библиографические указатели и каталоги книжных редкостей. Что же такое «редкая книга»? Прежде всего следует заметить, что редкость книги вовсе не совпадает с глубиной ее содержания. Нет сомнения, что самое существенное, самое важное в книге — это тот запас знаний, мыслей и чувств, которыми она может обогатить своего читателя. Но даже сочинения величайших писателей мира не считаются редкостями, если они выпушены в сотнях тысяч экземпляров и встречаются на книжных полках почти в каждом доме. Ценно в книге и ее оформление, внешность, позволяющая иногда рассматривать ее как высокое произведение графического искусства. Но можно без труда назвать десятки хорошо оформленных книг, не признающихся редкостями, и вместе с тем мы знаем много изданий, напечатанных «слепым» шрифтом на скверной бумаге, и тем не менее бесспорно относящихся к категории редкостей. Что же делает книгу редкой? В первую очередь и глазным образом — малое количество сохранившихся экземпляров. Некоторые из книговедов считают редкой каждую книгу, сохранившуюся менее чем в ста экземплярах, другие снижают эту цифру до пятидесяти-шестидесяти, третьи — до двадцати-тридцати экземпляров. Существует, однако, и противоположное мнение, представители которого полагают, что в наше время, когда общая книжная масса разрослась уже до многих миллионов названий и продолжает расти с каждым днем, а круг возможных покупателей книги исчисляется сотнями тысяч, а иногда даже миллионами, — следует считать редкой или «кандидатом в редкости» любую книгу, изданную тиражом менее тысячи экземпляров. Библиографы употребляют множество эпитетов для обозначения различных степеней редкости. Про книгу говорят, что она «редкая», «довольно редкая», «отменно редкая», «крайне редкая», «чрезвычайной редкости», «из редких редкая», «исключительно редкая», «редчайшая», «из редчайших редчайшая» и т.д. Однако еще не составлена какая-либо «табель о рангах», которая расположила бы все эти характеристики в определенном порядке и взаимной соподчиненности. В интересах точности нужно сказать, что и малое число экземпляров само по себе еще не делает редкостью то или иное издание. Некоторые из «альдин», «эльзевиров» или русских книг XVIII века существуют сегодня в тридцати или даже сорока экземплярах, а финансовые отчеты акционерных обществ печатаются иногда только для членов правления — в двадцати-пятнадцати экземплярах. Но нет такого библиотекаря или букиниста, который отказался бы от книги XVIII века и отдал предпочтение такому отчету. Нельзя упускать из виду и того, что издание книг на протяжении столетий было, а во многих странах и поныне еще остается делом частного предпринимательства. Некоторые издатели в погоне за прибылью иногда намеренно выпускали так называемые «книги не для продажи», в очень небольшом тираже, распространяя их по подписке за высокую цену. Спекулируя на страсти библиофилов и библиоманов к редкой книге, они выручали таким образом больше, чем могло быть получено за нормальный тираж. Библиография знает немало таких изданий «для немногих», выпушенных в ста, пятидесяти, двадцати экземплярах. Еще более часты случаи, когда в тех же узко коммерческих целях маленькая часть тиража обычного издания печаталась на особой бумаге или же снабжалась порядковой нумерацией. Эти нумерованные экземпляры шли в продажу по значительно завышенной цене. Они находили своего покупателя в среде библиоманов, черпавших удовлетворение в том, что принадлежавший им экземпляр хотя бы по номеру или цвету бумаги отличен от всех других и в этом смысле представляет «единственную и неповторимую драгоценность». Вот, например, книга, выпушенная в Петербурге в 1904 году: «С.Р. Минцлов. Редчайшие книги, напечатанные в России на русском языке». На обороте ее титульного листа читаем: «Напечатано: 1 экземпляр на бледно-сиреневой бумаге, 3 экземпляра на светло-зеленой бумаге, 96 экземпляров на слоновой бумаге». Выпускались иногда книги и с напечатанными типографским способом фамилиями будущих владельцев, которым издатель собирался преподнести или продать соответствующий экземпляр (так называемые именные экземпляры). Такая искусственная фабрикация книжных редкостей особенно широко вошла в моду в начале нынешнего столетия. В Англии, Франции, Германии, США и других странах богатые библиофилы основали даже особые «клубы любителей лимитированных изданий». Имеются и книги, печатавшиеся в двух-трех и даже в одном экземпляре. Эти издания выпускались уже не для прибыли, а для каких-либо особых целей. Так, например, когда в 1886 году отмечалось десятилетие известной русской газеты «Новое время», сотрудники редакции по этому случаю преподнесли издателю газеты А.С. Суворину роскошно изданный сборник своих автобиографий, напечатанный в одном-единственном экземпляре. Сам Алексей Сергеевич спустя три года издает пьесу А.П. Чехова «Татьяна Репина» всего в 3-х экземплярах. В 1888 году поэт А.Н. Майков, в день пятидесятилетия своей писательской деятельности, получил в дар от друзей и почитателей книгу стихотворных приветствии, также выпущенную в одном экземпляре. Библиотека имени В.И. Ленина отбирает в фонд редкой книги все произведения печати, сохранившиеся в ничтожно малом числе экземпляров и притом имеющие в той или иной степени значение памятника культуры своего времени. Общая численность хранящихся здесь редких книг достигает 170 тысяч томов. По сравнению с гигантскими размерами всего книжного фонда Библиотеки эта цифра кажется совсем небольшой, менее полутора процентов, но ценность этого собрания огромна. Основную группу произведений печати, хранящихся в отделе редкой книги, составляют книги старинные — русские издания, вылущенные в свет до 1801 года, и иностранные, вышедшие до 1650 года. Независимо от каких бы то ни было прочих признаков, уже в силу давности своего происхождения, эти книги полностью удовлетворяют двум выше сформулированным требованиям, сочетая в себе абсолютно малое число сохранившихся до нашего времени экземпляров — от одного до сорока-пятидесяти — с несомненной историко-культурной ценностью. Они ценны для нас и останутся такими для грядущих поколений, как свидетели того тернистого и извилистого пути, по которому прошло человечество, направляясь к светлому будущему. Не все из этих книг совершенны по форме, — они отразили вкусы своего времени. Не все могут похвалиться полной сохранностью, попадаются среди них и экземпляры поврежденные, с надорванными или загрязненными страницами,— многие из них, прежде чем попасть в Библиотеку, прошли через сотни рук, века пронеслись над ними и наложили свой отпечаток. Но эти «пороки» не умаляют нашего уважения к ним, скорее даже увеличивают его. Говоря словами Н.А. Некрасова: «как зазубрина на плуге, на книге каждое пятно немой свидетель о заслуге». Фонды иностранной старинной книги, хранящиеся в Библиотеке имени Ленина, не могут, понятно, претендовать на исчерпывающую полноту (мы уже упоминали, что в отношении иностранной книги такая полнота не достигнута ни одним национальным книгохранилищем, ни одной из стран мира). Тем не менее они являются одним из наиболее крупных мировых собраний этого рода. Русская старопечатная книга собрана, конечно, со значительно большей полнотой, чем иностранная. Кириллическая книга представлена почти исчерпывающим образом — до 95 процентов всех когда-либо изданных в России книг; собрание гражданской печати охватывает более трех четвертей всех изданий, выпущенных в XVIII веке. Фонды русской старопечатной книги отличаются также прекрасной сохранностью большей части экземпляров и чрезвычайной тщательностью их научной обработки, раскрывающей важнейшие особенности каждого издания. Единственным соперником этого собрания во всем мире может быть только коллекция Ленинградской публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина (РНБ). Однако старинная книга представляет лишь часть собраний отдела редкой книги. В состав его фондов входят также десятки тысяч томов, изданных позже 1650 (для иностранной), и 1800 года (для русской книги), вплоть до изданий, выпушенных в наши дни. Из огромного потока литературы, вышедшей за границей во второй половине XVII и в XVIII, XIX и XX столетиях, и русской книги издания XIX и XX веков отдел отбирает для себя лишь небольшое число произведений печати, выделяющихся из обшей массы теми или иными особенностями. Среди таких изданий можно насчитать несколько больших групп, каждая из которых в свою очередь подразделяется на различные подгруппы. Это, прежде всего,—книга, которая, несмотря на свой относительно «юный» возраст, существует в абсолютно малом числе экземпляров, потому ли, что она была издана в очень небольшом тираже, либо потому, что тираж ее был уничтожен почти целиком или в большей части. Одной из самых малотиражных книг в мире и в то же время шедевром полиграфии является специальное издание Конституции СССР, вышедшее в Москве в 1937 году. Конституция дана в этом роскошном издании на шести языках — русском, французском, английском, немецком, итальянском и испанском. На каждом из этих языков книга отпечатана в 10 экземплярах. По одному из них хранит у себя Библиотека имени Ленина. Каждая страница Конституции украшена великолепными художественными заставками. Формат издания очень большой. Все тома облечены в тёмно-красную кожу. На верхней крышке переплета — бронзовый герб СССР. По качеству бумаги, расположению шрифта и украшений это издание может служить образцом полиграфического искусства. Встречаются среди книжных редкостей и издания, выпускавшиеся обычным тиражом, но впоследствии подвергшиеся почти полному или частичному уничтожению, случайному или намеренному. Случаи уничтожения книг стихийными бедствиями не часты, но все же отмечены в истории печати. Классическим примером может служить одна из иностранных книг Ленинской библиотеки. В 1707 году, в типографии города Утрехта, в Голландии, по заказу некоего датского издателя, было напечатано роскошное издание поэмы арабского писателя XII века Абу-Измаила Тограя. Книги были отправлены на корабле в Копенгаген. В пути нагрянула буря, и судно потонуло. С ним погиб и весь тираж. Но еще в Голландии издатель роздал несколько экземпляров книги своим друзьям. Один экземпляр он преподнес со своей дарственной надписью амстердамскому антиквару Якову де Вильде, известному между прочим тем, что в бытность свою в Голландии его посещал Петр I. После смерти де Вильде коллекции его были распроданы, и поэма Тограя переменила немало владельцев, пока не попала к немецкому библиографу и книговеду Гергарду Мерману, который сделал на ней запись о ее приключениях. В начале XIX века ее приобрел известный русский библиофил М.Ю. Виельгорский, с библиотекой которого она в 1866 году попала в Румянцевский музей. Этот экземпляр считается уникальным. Других, уцелевших до нашего времени, не найдено. Отмечены в истории печати и случаи, когда книги сознательно и обдуманно уничтожались самими авторами. Вот перед нами тоненькая книжка, изданная в Петербурге в 1829 году, — «Ганц Кюхельгартен», поэма В. Алова. Под этим псевдонимом скрылся молодой, двадцатилетний Н.В. Гоголь. Это было его первое печатное произведение, если не считать стихотворения «Италия», незадолго перед тем помешенного в журнале «Сын Отечества», во всяком случае первое отдельное издание. Книга была напечатана Гоголем за свой собственный счет и роздана книгопродавцам на комиссию. Не будучи уверен в достоинствах этого произведения, он тщательно скрыл свое авторство даже от ближайших друзей. Неуверенность эта сказалась и в тексте предисловия «от издателя», написанного самим Гоголем. Расточая хвалу автору, он в то же время -- оправдывает выпуск книги какими-то особыми таинственными соображениями. «Предлагаемое сочинение, — пишет Гоголь, — никогда бы не увидело света, если бы обстоятельства, важные для одного только автора, не побудили его к тому. Это произведение его восемнадцатилетней юности... Мы гордимся тем, что по возможности споспешествовали свету познакомиться с созданием юного таланта». Книга расходилась очень слабо. За несколько недель были проданы только единичные экземпляры. Холодно отзывались о «Ганце» и друзья, которым Гоголь усиленно рекомендовал поэму В. Алова. Затем появились довольно резкие по тону критические заметки в «Северной пчеле» и «Московском телеграфе». Под влиянием всего этого Гоголь справедливо посчитал «Ганца Кюхельгартена» недостойным своего великого таланта. Он бросился собирать книгу у всех торговцев и знакомых и, уединившись в номере гостиницы, сжег все издание. На руках у покупателей уцелело всего несколько экземпляров. Один из них, разысканный неутомимыми «охотниками за редкой книгой», находится теперь в Библиотеке имени Ленина. Подобно Гоголю, поступил и Н.А. Некрасов с первой книжкой своих еще незрелых стихов — сборником «Мечты и звуки», выпушенным в 1840 году под инициалами «Н. Н.». Прошло несколько лет, — и великий поэт, где только мог, скупал все распроданные экземпляры этой книги и безжалостно сжигал их. Но и ему не удалось истребить весь тираж целиком, и один из спасенных от казни экземпляров нашел приют на полках Ленинской библиотеки. Но таких изданий, понятно, очень немного. Неизмеримо больше книг-жертв, книг-мучеников, истреблявшихся по приказу властей за «крамольное» содержание. История цензурных преследований печати почти так же стара, как и сам печатный станок, и служит ярким отражением классовой борьбы. Еще на заре книгопечатания, в начале XVI-го века, римский папа Лев X специальной буллой предписал всем епископам просматривать рукописи, предназначенные для печати, и запрещать размножение еретических сочинений. Начиная же со второй половины XVI века, во всех странах Европы разгорается ожесточенная борьба духовных и светских властей с вольной мыслью, использовавшей печатный станок. В этой борьбе в обоих лагерях было проявлено немало изобретательности. В обход правительственных распоряжении книги часто выпускались без обозначения имени автора и места издания или же с вымышленными именами и городами. М.И. Щелкунов в своей «Истории книгопечатания» (М., 1926) приводит целый список таких обозначений во французских изданиях XVII и XVIII веков, свидетельствующих о том, что при всей остроте этой борьбы чувство юмора не покидало французских издателей. Некоторые из пометок на титульных листах звучат как явная насмешка над усилиями цензуры: «Мыс Доброй Надежды», «Пекин», «В 100 милях от Парижа», «В печатне турецкого султана», «Везде и нигде» и т.п. На полках Ленинской библиотеки можно найти не один десяток таких книг, с помощью различных ухищрений издателей ускользавших от цензуры. Борьбу между властями и печатью иногда использовали в своих целях и ловкие мошенники. В Библиотеке имеется политический памфлет, выпушенный незадолго до Французской революции. Он обратил на себя внимание королевского двора резкими личными нападками на королеву Марию-Антуанетту. Книга, судя по ее титульному листу, была выпущена в Лондоне. Один из полицейских чиновников предложил закупить все издание и таким образом воспрепятствовать его распространению. План этот был принят, чиновник получил деньги на закупку, и поездку в Лондон и спустя некоторое время доставил большую часть тиража памфлета, которая и была немедленно уничтожена. Но, как впоследствии выяснилось, печаталась брошюра не в Лондоне, а в Париже, автором же и издателем ее был не кто иной, как сам полицейский. Предприимчивый авантюрист обеспечил сбыт всего тиража своего издания и одновременно заслужил благоволение начальства. В царской России вмешательство власти в дело книгопечатания становится активным лишь в конце XVIII века. До этого времени в надзоре за печатью не возникало надобности, так как государство само выступало в роли издателя, ему же принадлежали и все типографии. Упоминавшийся нами ранее случай с изъятием книг, носивших на себе посвящения Иоанну Антоновичу и Анне Леопольдовне, не может считаться показательным, как вызванный исключительным стечением обстоятельств и, главное, по существу никак не связанный с содержанием книги. При Екатерине II, в связи с общим ростом печати и появлением частных типографий, положение изменяется. Одним из первых по времени случаев массового уничтожения напечатанных книг была, повидимому, конфискация новиковских изданий в 1785 году. В последующие же годы, под влиянием опасений, вызванных Французской революцией, одна конфискация следует за другой. В 1789 году уничтожается первый перевод на русский язык знаменитой «Утопии» Томаса Мора. В 1790 году сжигается «Путешествие» Радищева. В 1793 году происходит повторное массовое истребление новиковских изданий. К тем же 90-м годам относятся конфискация «Сочинений Вольтера» в издании Рахманинова и экзекуция над сборником «Российский феатр», в котором была опубликована трагедия Я.Б. Княжнина — «Вадим Новгородский». Сюжет ее — восстание Новгорода против Рюрика — был понят Екатериной как призыв к свержению самодержавия, хотя сам автор был весьма далек от каких-либо революционных стремлений. Он мечтал лишь о некотором ограничении самодержавия, об усилении роли и значения дворянской знати при царском дворе. Герой трагедии Вадим лишь возмущается зрелищем

... вельмож, утративших свободу,

В подлейшей робости согбенных пред царем

И лобызающих под скиптром свой ярем.

Сенат, рассмотрев трагедию Княжнина, охарактеризовал ее, как «наполненную дерзкими и зловредными против законной самодержавной власти выражениями, а потому в обществе Российской Империи нетерпимую». В соответствии с этим решением пьеса была вырвана из сборника. Одновременно было сожжено и отдельное издание трагедии, выпущенное в 1793 году. Обе эти книги имеются в Ленинской библиотеке. В наши дни они представляют величайшую библиографическую редкость. В 1798 году, уже при Павле I, жертвой правительственных репрессий становится известная комедия В.В. Капниста — «Ябеда». Эта острая сатира на злоупотребления и взяточничество петербургских чиновников вызвала подлинное смятение в их среде. Царю был подан донос, где указывалось, что «наглость сочинителя преувеличивает действительность», что пьеса дает «ужасный повод к соблазну». Павел немедленно распорядился сослать автора в Сибирь, а книгу уничтожить. Капниста спасло лишь заступничество друзей, уговоривших царя самому ознакомиться с пьесой. Был дан исключительный в своем роде спектакль, на котором в качестве зрителей присутствовали только Павел Петрович и его наследник, будущий Император Александр I. Комедия царю очень понравилась, и первоначальное решение было отменено, но ретивый петербургский губернатор граф Пален успел уже сжечь более 1000 экземпляров «Ябеды», отобранных у столичных книгопродавцев. В XIX и в начале XX столетия случаи конфискации и уничтожения книг становятся столь обычными, что одно лишь перечисление этих жертв царской цензуры потребовало бы специального издания. Далеко не полный перечень таких книг только за время с 1862 по 1903 год, приведенный в статье В. Богучарского, в 75-м полутоме энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, занял два с половиной столбца петита. Насколько широко царское правительство толковало понятие «вредной» или «опасной» книги, видно хотя бы из того факта, что после выхода из печати в 1852 году книги Тургенева «Записки охотника» цензор князь Львов был снят с должности за то, что разрешил ее выпуск. На полках отдела редкой книги можно видеть многочисленные памятники непрекращавшейся борьбы царского правительства с вольным словом. Интересна вышедшая в Петербурге в 1844 году книга никому не известного автора Е. Хомар-Дабанова — «Проделки на Кавказе». Кто скрылся под этим псевдонимом, до сих пор точно не установлено. Существует предположение, что автором этой книги была 15-летняя девочка Е.А. Лачинова, позднее ставшая довольно плодовитой писательницей. Некоторые из библиографов полагают, что подлинным автором был один из политических ссыльных — бывших декабристов. Но так или иначе эта повесть о вопиющих преступлениях царской администрации на недавно покоренном Кавказе наделала много шума и привлекла внимание самого Военного министра. В результате тираж книги был уничтожен. «Книга эта тем вредна, — писал министр в своем отзыве, — что в ней что ни строчка, то правда». Среди сожженных книг мы видим и внешне совершенно невинный «Карманный словарь иностранных слов» Н. Кириллова, вышедший в Петербурге двумя выпусками в 1845-1846 годах. Редактором и соавтором словаря был известный революционер-утопист М.В. Буташевич-Петрашевский. Подобрав определенный состав слов и дав им соответствующее истолкование, он рассчитывал использовать свой «Словарь» в пропагандистских целях. Некоторое время книга оставалась незамеченной цензурой, но в 1853 году сохранившиеся в книжных магазинах, экземпляры были изъяты и сожжены. В 1868 году в Петербурге вышла в свет «Философия истории» Вольтера, переведенная на русский язык известным прогрессивным публицистом и критиком 60-х годов Варфоломеем Зайцевым. Славное имя автора и давность книги, насчитывавшей к этому времени около столетия существования, не спасли перевод ее от уничтожения. В том же году Зайцева постигла к другая беда — была конфискована переведенная им и Серафимом Автократовым книга английского философа ХVII века Томаса Гоббса «Левиафан, или о сущности, форме и власти государства». Экземпляр «Левиафана» в переводе Зайцева и Автократова, хранящийся в Ленинской библиотеке, — один из очень немногих уцелевших. Он отпечатан на очень плотной бумаге, что придало этому и без того солидному тому (419 страниц) огромную толщину и внушительность. К группе книг, вышедших легально, но позднее конфискованных, откосится и ряд других изданий последних десятилетий XIX века: «Азбука социальных наук» Н. Флеровского (Спб. 1871); напечатанная в 1885 году книга профессора С.А. Венгерова «История новейшей русской литературы», обратившая на себя внимание властей резко критическим тоном; книга другого известного историка литературы и критика А.М. Скабичевского «Очерки развития прогрессивных идей в нашем обществе»; один из томов собрания сочинений Д.И. Писарева, где была помещена статья его «Мыслящий пролетариат», посвященная роману Чернышевского «Что делать»; брошюра Л.Н. Толстого «В чем моя вера», изданная в 1884 году; пьеса Г. Гауптмана «Ткачи», выпущенная отдельным изданием в 1895 году, и многие другие. Большой редкостью этого же рода является 6-й том собрания сочинений Н.С. Лескова, вышедший в Петербурге в 1889 году. Петрашевский, Зайцев, Флеровский, Д.И. Писарев и многие другие жертвы цензуры принадлежали к антиправительственному лагерю и не скрывали своих симпатий к пробуждавшемуся в России широкому общественному движению против царского самодержавия. Политические устремления Лескова совсем не были так определенны. Тем не менее и его не миновала та же участь. В 6-м томе были собраны его очерки и рассказы, реалистически изображавшие быт и нравы российского духовенства. Еще до выхода тома в свет с ним ознакомился ультрареакционный государственный деятель того времени обер-прокурор Синода Константин Петрович Победоносцев (1827-1907), русский политический деятель, ученый-правовед и публицист. Он распорядился немедленно конфисковать и сжечь все издание. Уцелело всего несколько экземпляров. Экземпляр, хранящийся в Библиотеке, был подарен Н.С. Лесковым его знакомому, врачу Л. Б. Бертенсону со следующей дарственной надписью: «Божьим попущением книга сия сочтена вредною и уничтожена мстивостью чревонеистового Феоктистова подлого ради угождения Лампадоносцеву». Феоктистов был начальником Главного управления по делам печати и приобрел известность гонениями па прогрессивную литературу, Лампадоносцевым же Лесков иронически назвал Победоносцева. В 1896 году жертвой цензурных преследований стала замечательная работа Ленина — «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве». За подписью «К. Тулин» она - была помешена в сборнике «Материалы к характеристике нашего хозяйственного развития», отпечатанном в Петербурге в 1895 году скромным тиражом в 2 тысячи экземпляров. Сборник издавался легально, с соблюдением всех положенных формальностей. Но затем царское правительство спохватилось и наложило арест на весь тираж. По прошествии года все отпечатанные экземпляры были сожжены. Удалось спасти только около ста экземпляров, которые быстро разошлись по рукам. Часть из них дошла и до Кавказа, где со сборником познакомился И.В. Сталин. Один из товарищей, близко знавших Сталина в эти годы, вспоминал, что работа Ленина произвела на Сталина сильнейшее впечатление. «Я во что бы то ни стало должен увидеть его», — сказал товарищ Сталин. Невольно возникает вопрос: как могло получиться, что почти нет таких конфискованных и уничтоженных цензурой изданий, которые не были бы представлены в наших публичных библиотеках несколькими уцелевшими экземплярами? Ларчик открывается просто. Если издатели или авторы книг заранее предполагали возможность конфискации, они заблаговременно принимали соответствующие меры, чтобы спасти хотя бы часть тиража. Когда же запрет накладывался уже после поступления книги в продажу, книготорговцы, стараясь уменьшить свои убытки, сдавали полиции далеко не все имевшиеся у них экземпляры. Наконец, немалую роль сыграли здесь и корыстные интересы самих полицейских. Когда случаи уничтожения книг стали учащаться, полиция заметила, что на такие книги рынок предъявляет усиленный спрос и цены на них резко повышаются. Сметливые полицейские сделали из этого источник «безгрешных доходов»: при каждой конфискации они припрятывали для себя по нескольку экземпляров и затем перепродавали их с большой надбавкой знакомым книготорговцам. Некоторые из книговедов утверждают, что таким образом избегали уничтожения не менее 40-50 экземпляров каждого осужденного издания. Среди изданий, сохранившихся в малом числе экземпляров, имеется группа книг, выделяющихся теми или иными особенностями, отличающими их от большей части тиража. Примером такого рода книги может служить уже у поминавшийся нами «Придворной человек» Балтазара Грациана, сохранивший на себе посвящение Иоанну Антоновичу. В этой группе имеются и многочисленные издания более поздних времен. Таков, например, IV том упоминавшегося нами «Опыта Российской библиографии» В.С. Сопикова. В этом томе на 249-й и 250-й страницах «отец нашей библиографии» дал описание «Путешествия» А.Н. Радищева и привел текст авторского посвящения, сделанного Радищевым «Любезному другу А. М. К.» (инициалы. А.М. Кутузова, обучавшегося вместе с автором «Путешествия» в Лейпцигском университете). Цензура уже после напечатания работы Сопикова обнаружила в ней эту выдержку из «крамольной» книги, и соответствующая страница почти во всех вышедших зкземплярах IV тома была вырезана и заменена пустой. Среди многих экземпляров книги Сопикова, принадлежащих Библиотеке, есть один со случайно уцелевшей «радищевской» страницей, благодаря этому попавший в разряд книжных редкостей. Особую, немногочисленную и весьма интересную группу составляют альбомы и сборники тематически подобранных вырезок из газет и журналов за определенный период времени. Обычно такие сборники — плод многолетней работы какого-либо специалиста, интересовавшегося тем или иным частным вопросом своей отрасли знания и систематически, изо дня в день, следившего за освещением этой темы в печати. Они представляют большую ценность, позволяя легко обозреть высказывания по данному вопросу, рассеянные в виде небольших статей и заметок по множеству периодических изданий. Объем этих альбомов чаше всего не превышает десяти-пятнадцати листов, но для того, чтобы разыскать вошедшие в них материалы, нужно было пересмотреть тысячи, если не десятки тысяч печатных листов. С течки зрения классификации редкой книги, альбомы вырезок следует, пожалуй, считать чем-то вреде подлинно уникальных книг, то есть существующих в одном-единственном экземпляре, так как случаи составления их сразу в нескольких экземплярах, а тем более точного совпадения темы, периода и источников у двух различных составителей исключены. В коллекции этих «уникумов», хранящихся в Ленинской библиотеке, имеются альбомы по самым различным темам и отраслям знания. Есть среди них и составленный известным нашим библиографом Д. В. Ульянинским альбом газетных вырезок по истории Румянцевсксго музея, использованный в настоящей работе. Своеобразную разновидность книжных редкостей представляют книги с автографами. О некоторых из них, например, о книге Джордано Бруно с его дарственной надписью, об одном из томов собрания сочинений Державина с его пометками и дарственной надписью жене, о сборнике стихов Некрасова со сделанными самим автором рукописными исправлениями искаженных цензурой строк, нам уже приходилось говорить в предшествующих главах. Есть в Библиотеке и книги с автографами Лермонтова, Жуковского, Тютчева, Достоевского, автора «Толкового словаря живого великорусского языка» В.И. Даля, великого украинского поэта Тараса Шевченко, Блока, Маяковского и многих других выдающихся деятелей нашей литературы, науки и искусства. В сборнике стихов Тютчева рукою автора на отдельном вклеенном в книгу листке написано стихотворение «Тому, кто верой и любовью служил земле своей родной». В объемистом томе «Пословиц русского народа» В.И. Даля мы видим сделанные автором многочисленные добавления — пословицы, отсутствующие в печатном тексте. Такие книги ценны уже в силу того, что они обогащают литературное наследство их авторов. Но немалую ценность представляют и книги с автографами в виде дарственных надписей. Иногда такие «ex dono» («из даров»), как их называют библиографы, могут пролить новый свет на взаимоотношения великих людей нашего прошлого. Интересны и книги с пометками редакторов, издателей, цензоров, нередко открывающими неизвестные ранее подробности из истории книги и биографии ее автора; экземпляры с пометками бывших владельцев к читателей, п сказывающим и, как встречалась книга в различных социальных кругах, как ее расценивали современные ей представители разных литературных и политических направлений. В обшей массе книжных редкостей место книги с автографом несколько своеобразно. В ней ценен иногда не столько печатный ее текст, сколько рукописные добавления. Являясь несомненным «уникумом», она занимает как бы промежуточное положение между печатной книгой и рукописью. В состав фонда редкой книги входят также и издания, примечательные по своим внешним данным, как образцы художественного оформления, полиграфической техники или искусства переплета. Эта группа, как и «малоэкземллярная» книга, также подразделяется на ряд подгрупп. Мы видим здесь книги, размноженные не путем набора, как делается подавляющее большинство всех известных нам книг, а гравированные, литографированные и созданные вовсе необычными способами. Интересны так называемые «факсимильные» издания, сохраняющие все мельчайшие особенности подлинника. О некоторых из них, например об издании каталога шрифтов с личными пометками Петра I, мы уже говорили. Одним из замечательных образцов этого искусства является фототипическое воспроизведение древнейшей рукописной книги Ленинской библиотеки — «Архангельского евангелия». 1092 года, выпушенное Румянцевским музеем в 1913 году, в 200 экземплярах, в связи с празднованием 50-летия перевода музея из Петербурга в Москву. Копия почти неотличима от оригинала. Пятна на рукописи, дерево переплета со следами нескольких столетий, даже веревки, которыми скреплен переплет, — все передано с предельной точностью. Известны случаи, когда люди, видевшие эту книгу, принимали ее за подлинный памятник седой древности. Поразительно по красоте и выдержанности стиля советское издание «Слова о полку Игореве», выпущенное в 1934 году. Текст этой книги воспроизводит древнерусское «полууставное» письмо. Он не набран, а нарисован от руки и отпечатан, как рисунок, типографией Гознака. Известный палехский художник Иван Иванович Голиков (1887-1937), мастерски написавший текст книги, украсил ее многоцветными иллюстрациями, заставками, концовками и переплетом, изумительными по яркости и необычному сочетанию красок. В голиковских миниатюрах — «битвах», «тройках», «охотах» — причудливо соединяются реальность со сказочностью, тонко выписанные фигуры закручены в едином вихре напряженной композиции. Все оформление этого шедевра советской полиграфии, от первой до последней буквы, вплоть до мельчайших деталей переплета, выдержано в древнерусском стиле. Богато орнаментированная живопись, заключенная в рамки из цветов и трав, восходит к древней традиции живописных заставок рукописных и старопечатных книг. С тех давних пор, как окончательно вышли из употребления папирус и пергамент, книга и бумага срослись в нашем представлении. Но даже в близкое к нашим дням время встречаются и небумажные книги. Большой редкостью этого рода является иллюстрированный молитвенник, выпушенный в 1887 году во Франции, в городе Лионе, как образец искусства местных ткачей. Книга изготовлена из серого шелка, а текст ее и иллюстрации не напечатаны, а с исключительным мастерством вытканы по серому черным шелком. Опыты изготовления текста и иллюстраций ткацким способом ставились и у нас. Прохоровская Трехгорная мануфактура в Москве выпустила в 1913 году к 300-летию Дома Романовых юбилейный буклет «Русская история. Кострома. Издание товарищества Прохоровской Трехгорной мануфактуры. Москва, 1913, 14, [2] с. Набивной батик. Печатано в 7 красок на грунтованной ткани. Тираж 100 экземпляров». Так, например, все той же «Трехгорной мануфактурой» были изготовлены тканые портреты И. В. Сталина с подписями под ними. Замечательно двухтомное издание новелл Сервантеса, выпушенное в Барселоне в начале нашего столетия. Оно отпечатано обычным типографским способом на тончайших листах пробки. Страница, которой открывается первый том, факсимильно воспроизводит соответствующую страницу из первого издания этих же новелл, вышедшего в 1613 году. На пробке же напечатаны и иллюстрирующие издание двухкрасочные гравюры. Два объемистых тома весят всего около 800 граммов. К этой же группе относятся так называемые «вечные» детские книги, печатанные на полотне очень устойчивой, почти несмываемой краской. После того как детские руки сомнут и запачкают такую книгу, ее можно распороть, выстирать, как белье, в горячей воде с мылом, выгладить утюгом и, опять сшив, сделать пригодной для нового пользования. Мы привыкли к белой бумаге и черному шрифту. Но встречаются изредка и книги, отпечатанные на цветной бумаге или печатавшиеся на белой бумаге, но необычными красками — сплошь синей, красной, зеленой, золотой и т. д. Попадаются и издания, сочетающие необычный цвет бумаги с редко употребляющимися красками. Бывают и книги необыкновенной величины — книги-гиганты и книги-малютки. В собрании Библиотеки имеются альбомы гравюр и роскошные юбилейные издания громадного формата — высотою в метр, метр с четвертью, весом в 20—25 килограммов. В отдельном ларце хранится коллекция книг-лилипутов. Трудно сказать, где, когда и в каких целях были созданы первые книги-малютки. Существуют указания, что такие издания выпускались еще на заре книгопечатания, в первой половине XVI века. Можно думать, что миниатюрная книга в эти годы служила целям пропаганды новорожденного искусства, была показателем тех высот, каких достигло мастерство словолитчиков, наборщиков и печатников. В XVII столетии в маленьких форматах выпускались иногда политические памфлеты, печатавшиеся в Голландии для нелегального ввоза во Францию. Но эпоха «расцвета» для миниатюрной книги наступила лишь во второй половине XVIII века. По преданию, мода на крохотные издания будто бы обязана своим возникновением прихоти французской королевы Марии-Антуанетты, пожелавшей прятать книгу в перчатку. Щеголи и снобы того времени носили такие книжки в жилетных карманах. Самой маленькой из всех когда-либо выпушенных книг-лилипутов считается английский альманах на 1865 год, размером в 2х1 сантиметр. Но изготовлен он не наборным способом, а путем гравирования текста. Значительно более сложную техническую задачу решили наши русские типографы, изготовившие несколько миниатюрных изданий обычным наборным способом. Непревзойденным образцом такой книги-лилипута является крохотное издание басен Крылова, выпущенное в 1856 году Петербургской Экспедицией Заготовления государственных бумаг. Это — подлинное чудо полиграфического искусства. Формат этой книжки-малютки — 1/256 доля листа, 2,7х2 сантиметра. На спичечной коробке можно уместить три таких книжки. Ширина ее печатного поля — около 14 миллиметров. Для изготовления этого карликового издания был отлит специальный шрифт из серебра. Он так четок и разборчив, что легко читается через лупу, хотя размер отдельной литеры не достигает и четверти миллиметра. Наборщиков пришлось вооружать очками с увеличительными стеклами. Книжечка снабжена заключенным в овальную рамку портретом автора, украшена золотым обрезом и одета в изяшный кожаный переплетик. Глядя на нее, невольно вспоминаешь лесковского Левшу, умудрившегося подковать блоху. В отделе редкой книги хранятся также произведения печати, могущие служить образцами сложного искусства создания книги, — издания, иллюстрированные известными художниками, отличающиеся необычными приемами оформления, типичные для полиграфической техники определенных эпох и стран. Мы видим здесь книги известных наших типографий и издательств, сыгравших заметную и плодотворную роль в истории русской книги XIX века, — типографий Александра и Адольфа Плюшар, Дж. Дациаро, Августа Семена, Н.О. Всеволожского, П.П. Бекетова, издания, выпушенные Н.П. Румянцевым, знаменитым нашим издателем и книгопродавцем А.Ф. Смирдиным. В большом количестве собраны произведения лучших русских книжных иллюстраторов: работы замечательных мастеров середины прошлого столетия — А.А. Агина и В.Ф. Тимма; иллюстрации И.М. Боклевского к «Мертвым душам» Гоголя; двухтомное издание Лермонтова 1891 года, иллюстрированное многими выдающимися художниками того времени — Айвазовским, Маковским, Коровиным, Врубелем, Серовым, Пастернаком; «Хаджи-Мурат» Л.Н. Толстого с иллюстрациями Лансере; «Невский проспект» Гоголя с рисунками Д.Н. Кардовского тиражом 150 нумерованных экземпляров, все грав. доски которого, по отпечатании рисунков, были уничтожены; иллюстрации Билибина и Васнецова, черпавших свое вдохновение в русской старине, в забытом искусстве «знаменщиков» древней русской рукописной книги. Сборник «Воспоминания о Марксе», иллюстрированный Н. Жуковым, прекрасные иллюстрации И. Тоидзе к «Витязю в тигровой шкуре» Шота Руставели, работы художников Кукрыниксы, Шмаринова, Кибрика, Дехтерева, Сварога и других свидетельствуют о больших успехах советской графики. Собрание этих шедевров непрерывно пополняется новыми советскими и иностранными изданиями, а также отсутствовавшими ранее в Библиотеке замечательными книгами прошлых лет. Только за последнее время в этот фонд вошло несколько десятков ценнейших произведений книжного искусства, к которым еще долгие годы будут обращаться мастера книги в своих творческих поисках. Особую группу в фонде отдела редких книг Ленинской библиотеки составляют книги, замечательные своими переплетами. Их несколько сот экземпляров. Среди них имеется и такая выдающаяся редкость, как «Хроника Евсевия», издания 1529 года, из коллекции Н.П. Румянцева. Некогда эта книга принадлежала известному французскому библиофилу XVI века Гролье, о чем свидетельствует его прекрасный суперэкслибрис — «Жана Гролье и его друзей». Любая книга из этой библиотеки, прославленной своими переплетами, расценивается в многие и многие тысячи рублей. Мы видим в этом собрании Ленинской библиотеки исключительную роскошь и разнообразие книжных одежд: все сорта и цвета кожи; дерево, крытое кожей и окованное металлом — медью, бронзой, серебром, золотом; дерево, одетое в ткани — сукно, шелк, бархат, парчу; переплеты из слоновой кости и черепахи; мозаичную инкрустацию из кусочков цветной кожи; переплеты, выложенные горным хрусталем, сверкающим, как драгоценные камни; переплеты, украшенные художественной резьбой по дереву и финифтяными миниатюрами; переплеты, сделанные из лакированного папье-маше работы известной Лукутинской фабрики... Любовь к книге здесь часто переходит за границы целесообразного. Не переплет служит книге, а сама она становится второстепенным придатком к переплету. Книгу, заключенную в одежду стоимостью в несколько тысяч рублей, уже не читают, ее запирают под стекло и показывают как музейную редкость, иногда вовсе забывая об ее содержании…