RARUS'S GALLERY

Price Realized:  $545 849

BOCCACCIO, Giovanni (?1313-75). Decamerone. Hieronymus Squarzaficus (fl. 1475-after 1503). Vita di Boccaccio. Venice: Johannes and Gregorius de Gregoriis, de Forlivio, 20 June 1492.

Уход: £361,250. Аукцион Christie's The Arcana Collection: Exceptional Illuminated Manuscripts and Incunabula, Part I. 07 июля 2010 года. London, King Street. Лот № 4.

В этом экземпляре к "Декамерону" приплели еще «Новеллино» — сборник новелл Томмазо Гуардати, иначе Мазуччо, правда, далеко не первое издание. Издатели - все те же, что и у "Декамерона" - Johannes and Gregorius de Gregoriis, de Forlivio. На цену книги приплёт почти не влияет.

Сначала книга не получила «поддержки у тех читателей, на которых она была рассчитана. Книгу жадно читали средневековые купцы, выискивая в ней сальности, но она оставила равнодушной зарождающуюся в Италии интеллигенцию, презирающую народный язык и твердо убежденную в том, что языком новой культуры должна стать возрождаемая Петраркой классическая латынь». Но в XV веке книга проникла и в другие слои населения. Со временем «Декамерон» получил широкое распространение и стал весьма знаменит, подарив своему автору европейскую известность. Быстро появилось большое число его рукописных списков (сохранилось около 150 экземпляров). С изобретением книгопечатания книга стала одной из самых издаваемых (первое издание — 1470 год, предположительно в Неаполе).

Франческо де Санктис как-то сказал:

«Открывая „Декамерон“ впервые, едва прочитав первую новеллу, пораженный как громом с ясного неба, восклицаешь вместе с Петраркой: „Как я попал сюда и когда?“ Это уже не эволюционное изменение, а катастрофа, революция…»

В 1497 году первое издание «Декамерона» не избежало пламени «Костра мирского тщеславия» Джироламо  Савонаролы. Этот суровый аскет постарался, чтобы сгорели не только напечатанные экземпляры «Декамерона», но и рукописи, ходившие в народе. Первый "Декамерон" стал безумно редким. Цена на него растет с каждым годом, а желающих его приобрести за большие деньги не становится меньше. Собрание ста новелл итальянского писателя Джованни Боккаччо «Декамерон» (итал. Il Decamerone, от греч. δέκα «десять», ἡμέρα «день» — букв. «Десятиднев») — одна из самых знаменитых книг раннего итальянского Ренессанса, написанная приблизительно в 1352—1354 годы. Большинство новелл этой книги посвящено теме любви, начиная от её эротического и заканчивая трагикомичными аспектами. Название книги «Декамерон» происходит от греческих слов греч. δέκα — «десять» и ἡμέρα — «день», буквально переводясь как «Десятиднев». Оно создано автором по греческому образцу — на манер титула одного из трактатов святого Амвросия Медиоланского — Hexaemeron («Шестоднев»).

В Шестодневах, создаваемых и другими средневековыми авторами, обычно рассказывалось о создании мира Богом за 6 дней. «Декамерон» тоже книга о сотворении мира. Но творится мир в «Декамероне» не Богом, а человеческим обществом, — правда, не за шесть, а за десять дней. За «Декамероном» прочно закрепилась репутация неприличной книги. Но справедливо ли это? Эротика в «Декамероне» присутствует, однако она не идет ни в какое сравнение с грандиозными эротическими метафорами предшествовавших «Декамерону» средневековых комических поэтов. Между тем гораздо более рискованные сонеты Рустико ди Филиппо и Чекко Анджольери современников Боккаччо нисколько не шокировали. Не смущали их и сексуальные откровенности некоторых новелл благонравнейшего Франко Саккетти, именно по причине этой откровенности на русский язык пока что не переведенные. А вот «Декамерон» возмущал даже первых читателей. Боккаччо приходилось оправдываться. В «Заключении автора» к «Декамерону» он писал:

«Может быть, иные из вас скажут, что, сочиняя эти новеллы, я допустил слишком большую свободу, например, заставив женщин иногда рассказывать и очень часто выслушивать вещи, которые честным женщинам неприлично ни сказывать, ни выслушивать. Это я отрицаю, ибо нет столь неприличного рассказа, который, если передать его в подобающих выражениях, не был бы под стать всякому; и мне кажется, я исполнил это как следует».

Тут обо всем сказано правильно. Самомнением Боккаччо не отличался. «Декамерон» – одна из самых великих и самых поэтичных книг в мировой литературе. В итальянской культуре Боккаччо стоит подле Петрарки и Данте. Потомки называли их «тремя флорентийскими венцами» и не без некоторого основания считали время, в которое они творили, золотым веком итальянской словесности. Первый из рассказчиков общества «Декамерона» начинает свою новеллу словами:

«Милые дамы! За какое бы дело ни принимался человек, ему предстоит начинать его во чудесное и святое имя Того, кто был Создателем всего сущего».

Однако сам Боккаччо открыл «Декамерон» словами:

«Umana cosa и…», «Человеку свойственно…»

Десять рассказчиков «Декамерона» — brigata, описаны как реальные люди с вымышленными именами, выведенными из их характеров. Рассказчиками являются некоторые герои прежних поэм. Как отмечают исследователи, почти все женские образы с такими именами встречались в ранних произведениях писателя и были персонажами любовных историй, в то время как в трех юношах Боккаччо дает читателю три различных образа самого себя — так как он уже выводил себя под этими псевдонимами в предыдущих сочинениях.

Боккаччо и Петрарка стали первыми гуманистами эпохи Возрождения. Гуманисты, как правило, не были безбожниками, но средневековый аскетизм ими отвергался. Они учили человека сознавать свое величие и наслаждаться красотой созданного Богом земного мира. Суть духовной революции, осуществленной Возрождением, состояла не в реабилитации плоти, а, как говорил Бенедетто Кроче, в переходе от мысли трансцендентной к мысли имманентной. Но для того чтобы осуществить этот культурообразующий переход, требовалось время. В старости Боккаччо стал стесняться своего эротического сочинения. В 1372 году его друг Магинардо Кавальканти пишет ему письмо, где говорит о том, что собирается дать прочитать своим родственницам произведения писателя, включая «Декамерон». В ответ Боккаччо убедительно просит его «не делать этого, ибо он сам от всего сердца раскаивается, что некогда, по приказу свыше, написал такие безнравственные книги, и вовсе не желает, чтобы дамы семьи Кавальканти составили о нём понятие, как о человеке развратном».

ВО СПАСЕНИЕ ГРЕШНЫХ ДУШ ЗАБЛУДШИХ «ОВЕЧЕК» И НЕМОЛЧАНИЕ «ЯГНЯТ»

Мы тревожим порой в своих воспоминаниях тени несравненных художников прошлого. Нас окрыляет их слово, прошедшее сквозь века. Представляем ли мы себе, однако, все тернии, которые изведали создатели вечно юных произведений? Церковники писали скучно и бесполезно. Тем сильнее ненавидели они страницы, на которых бьется сердце художника. Великому итальянскому поэту Данте Алигьери (1265—1321) еще при жизни пришлось испытать суровые обычаи своего времени. Его сочинение «Монархия» было публично сожжено в 1318 году в Ломбардии. Почти через 200 лет, в 1497 году во Флоренции воинствующий аскет Савонарола сжег книги Данте на устроенном им грандиозном «Костре мирского тщеславия». «Монархия» Данте была внесена в первый список запрещенных книг 1559 года при папе Павле IV. Пожалуй, нетрудно объяснить причину папской немилости. В своем сочинении великий итальянец упоминал об императорской власти, данной богом. По мнению же Ватикана, только папа, наместник бога на земле, мог утвердить на троне титулованную особу.

Так сочинения писателей становились игрушкой в распрях между папой и королями. Впрочем, от таких распрей лихорадило целые государства, и тысячи непричастных людей поплатились жизнью за раздоры в высоких сферах. «Божественная комедия» Данте — великое творение, созданное на грани Средневековья и Нового времени, — была внесена в местный индекс, изданный в 1581 году в Лиссабоне. Заботливая инквизиция сохранила «для корректуры» отдельные экземпляры «Комедии». Если прочесть все индексы подряд, то почти в каждом из них можно обнаружить брызжущий радостью жизни «Декамерон» Джованни Боккаччо (1313—1375). Мы читаем его фривольные новеллы, как уже почти 600 лет читали их жители Европы в разных странах и на разных языках. Еще при жизни писателя церковь атаковала Боккаччо. В 1362 году некий фанатик-монах попробовал взять певца любви и остроумия в плен церковно-мистического мировоззрения. На этот раз автору не грозили тюрьма и пытки. Объектом атаки был интимный мир писателя. Монах с настойчивостью и въедливостью, с жаром и хитростью церковного проповедника осаждал замок сердца Боккаччо... Наконец силы покинули поэта-весельчака. Он готов был сдаться.

Глубоко потрясенный, доведенный до крайности непрерывными беседами с монахом, Джованни готов был покаяться в своих «языческих настроениях», отказаться от литературы и сжечь свои произведения вместе с «Декамероном». Помощь пришла к Боккаччо от друга-гуманиста, прославленного лирика Петрарки. Письмо друга смирило волнения и сняло черное покрывало мистики с глаз Боккаччо. Все же свое мрачное дело проповедник-монах свершил. Последние годы жизни создатель «Декамерона» писал преимущественно ученые трактаты, к примеру, такие: «О горах, лесах, источниках, озерах, реках, болотах и названиях моря». И писал по-латыни, а не по-итальянски, как был написан «Декамерон» и другие ранние произведения Боккаччо. В конце жизни поэт осуждал свой «Декамерон», но сжечь это замечательное творение суждено было ревностным исполнителям индекса Ватикана. В 1497 году «Декамерон» не избежал пламени «Костра мирского тщеславия» Савонаролы. Этот суровый аскет постарался, чтобы сгорели не только напечатанные экземпляры «Декамерона», но и рукописи, ходившие в народе. Дальше следует индекс папы Павла IV (1559 г.), запрещение богословов Сорбонны в 1600 году и т. д. и т. п.

«Декамерон» проставлен во всех многочисленных индексах, вплоть до нынешних списков у религиозных ханжей и кликуш в Америке и Англии. Как только святые служители морали, убийцы плоти человека, добираются до цензурных постов, черный карандаш в их толстых пальцах тянется к короткому, но полнозвучному имени «Боккаччо». Ханжам невмоготу, потому что это имя для всех читающих людей на земле означает солнечный день молодости и наслаждения. Чтобы лучше следить за печатанием книг, противных божественному духу, церковь догадалась включить в Индекс 1557 года список подозрительных типографий! Теперь церковные цензоры заранее готовились встречать «врага». Книгопечатни, наделенные «коварным искусством дьявола», выбрасывают на книжный рынок труды ученых, отвергающих старинные представления о Вселенной, о Земле, о Солнце, которые церковь до сих пор утверждала в людях. В 1616 году в Индекс вносится гениальный трактат Николая Коперника «О круговращении небесных тел» (1543). В Индекс попадают сочинения двух других величайших астрономов, с которыми расправилась инквизиция,— книги Джордано Бруно и Галилео Галилея. Философы, величайшие мудрецы, пытаются объяснить мир и вскрыть закономерности в развитии природы и общества. Им всем уготована одна судьба — быть занесенными в Индекс. Они стоят там без различия в мировоззрении — материалисты и идеалисты, рационалисты и мистики, естествоиспытатели и метафизики. Толстые тома индексов вобрали в себя весь цвет философии XVII—XVIII веков. Бэкон и Локк, Спиноза и Декарт, Гоббс и Юм, Монтень и Кабанис, Кондорсе и Кант...

По наущению церкви короли требовали, чтобы в типографиях не запирались двери и не занавешивались окна. Ватикан знал, что сотни людей, приобщенных к печатному станку и печатному слову, готовы помочь появлению на свет правдивой и смелой книги. Короли беспощадно осуждали всех причастных к выпуску литературы, занесенной в Индекс. ...Десятилетия сменяют десятилетия. Столетия надвигаются одно на другое... Меняются страны и народы. Порядки и нравы. Наука и техника преображают жизнь человека. Новые классы вступают в ожесточенную борьбу в обществе. Индекс, мрачный обломок далекого прошлого, существует по-прежнему. И папский периодический орган «Оссерваторе романо», предваряя выход очередного Индекса, публикует названия запрещенных книг. Ротационные машины размножают этот перечень во всех католических газетах мира. Уже в списках Ватикана значатся Сен-Симон и Фурье, Прудон и Ренан. Туда же попало «Сентиментальное путешествие» Стерна. Надо ли удивляться, что в Индекс занесены яркие антиклерикальные песни Беранже и сатиры Генриха Гейне, считавшего, что попы всех религий «портят воздух в равной мере». Монархические убеждения Бальзака не оградили от запрета некоторые его романы. Ватикан полностью изъял из обращения безбожника Стендаля. Индекс не пощадил лучшие создания европейской художественной литературы XIX века — «Собор Парижской богоматери» и «Отверженные» Гюго, «Мадам Бовари» и «Саламбо» Флобера. Разумеется, Ватикан запретил всего Анатоля Франса, этого известного богохульника и эпикурейца, для которого интеллектуальное пиршество полезнее всех католических диет. Резкий обвинительный приговор церкви заслужил Эмиль Золя. Этот последовательный враг церковного дурмана не остался в долгу. В своих романах он с доказательностью ученого и последовательностью пропагандиста разрывал паутину, которую всеми силами плели паразиты от церкви. Критика религии достигает у Золя вершины в его трилогии «Три города» («Лурд», «Рим», «Париж»).

Перед читателем разворачивается жизнь священника Пьера Фромана, пришедшего от религиозного мировоззрения к естественнонаучным взглядам. В романе «Рим» (1896) вместе с другими институтами Ватикана Золя со всем пылом своего темперамента обрушился на Индекс: «Католицизм дошел до того, что подверг сожжению в своем адском пламени груды — и какие груды! — книг по литературе, истории, философии из различных областей наук минувших веков и нашего времени. Нет почти что книг, на которые не низвергла бы свои громы церковь. Если порой и создается впечатление, что церковь закрывает глаза на некоторые книги, то это лишь потому, что она не в силах преследовать и уничтожать все, что выходит в свет. Давно уже устаревший, немощный, вырождающийся Индекс представляет собой отталкивающее и жалкое явление». В 1897 году папа Лев XIII пересмотрел структуру Индекса. Папа объявил, что редакция Индекса вызвана «стремлением смягчить суровость старых правил». Все верующие и неверующие понимали, что церковь не могла больше не учитывать «ход времени». Папская цензура уже не могла больше беспрепятственно по своему произволу руководить чтением миллионов верующих. По железным дорогам неслись курьерские поезда. С верфей сходили на воду океанские пароходы. Уже были посланы по беспроволочному телеграфу первые депеши. Наука, техника теснили суеверие и мрак. Еще в начале XIX века (1822) Рим разрешил печатать книги, излагающие теорию о вращении Земли вокруг Солнца. В 1835 году при очередном издании Индекса из него были исключены имена Коперника, Кеплера и Галилея (следует заметить, что папа сохранил в списке труды мыслителя-астронома Джордано Бруно, сожженного инквизицией). В Индекс был занесен философ-позитивист Огюст Конт, но фамилия великого биолога, автора «Происхождения видов» Чарльза Дарвина туда не внесена. Чем объяснялись эти уступки папы? Да, разумеется, тем, чтобы за счет малого сохранить самое существенное — сам Индекс — и укрепить его авторитет среди верующих. Исключили из списка некоторые книги, а число названий в Индексе после реформы папы Льва XIII только выросло. «Положение о запрете и цензуре книг» — так называлась эта реформа. В 1917 году Конгрегация Индекса была влита в Конгрегацию святого престола над началом самого папы. Запрещения все продолжались, правда, их, стало меньше. Теперь на первое место выдвинулась богословская литература и произведения, направленные непосредственно против Ватикана. Все же за период с 1900 по 1948 год в Индекс было внесено 255 новых названий… Средневековые скрижали Индекса сохранились до наших дней. Последнее издание Индекса вышло в 1948 году. Ему предпослано предисловие статс-секретаря Ватикана кардинала Мерри дель Валь. В предисловии необходимость Индекса объясняется тем, что «бедной» церкви надо оберегать себя от богохульников. Каким лицемерием или какой фанатичной преданностью религии надо обладать, чтобы официальную церковь, сочинившую Индекс, считать прибежищем свободного духа! Но именно так поступает Мерри дель Валь:

«Напрасно утверждают, что осуждение вредных книг является будто бы насилием над свободой, объявлением войны истине, и что Индекс запрещенных книг посягает на литературу и науку... Широко известно, что именно католическая церковь проповедует идею свободы человека, стоит на страже этого неоценимого божьего дара и борется с теми, кто отрицает или истребляет эту свободу».

Поистине, просвещенный кардинал мог бы доказать, что белое есть черное и наоборот. Ватиканский панегирик Индексу не нуждается в комментариях. Страшен догматик, считающий, что только он знает истину, а все, кто думает по-другому, — вероотступники и не заслуживают снисхождения. Такой догматик не признает за автором права высказаться сполна. Такой догматик, веруя в царство божие, расправится с самыми благородными и честными людьми. Ослепленный божественной верой, он превратит, подобно щедринскому Угрюм-Бурчееву, цветущую равнину в мрачную пустыню... Остается привести краеугольное положение сов ременного Индекса. По-прежнему запрещаются «все книги, осужденные до 1600 года» (§ 1). Важнейшее и широко трактуемое положение (§ 2):

«Запрещается вся еретическая литература, а также книги, в какой-либо степени направленные против религии».

Этот параграф следует понимать так, что верующий не должен читать всю прогрессивную атеистическую литературу от Возрождения до наших дней. В список же Ватикана внесены только те труды, которые внешне могут показаться неискушенному верующему вполне благонравными, а на самом деле подрывают устои церкви... Вся же открыто антирелигиозная литература не внесена в Индекс, ее автоматически запрещает § 2. Вот почему в Индексе нет сочинений классиков марксизма-ленинизма – К. Маркса и Ф. Энгельса, нет публицистических и художественных произведений советских писателей. Крамольные книги обозначены в Индексе каждая на языке первого издания произведения. В своде записаны книги на латинском, итальянском, французском, испанском, английском, голландском, немецком, шведском, еврейском и других языках. В Индекс не включены вообще книги на русском языке. Вся литература страны, строящей коммунизм, представляется заведомо враждебной сочинителям Индекса. Вот почему они, подобно страусу, прячут голову в песок и предпочитают не видеть... Советский Союз. Вот почему католические сферы рьяно исповедуют обычай не читать русских книг (rossica поп leguntur), сознательно игнорируют советскую культуру. Однако надо быть глухим, чтобы не слышать, как русский язык наравне с английским и французским— так называемыми «главными» языками — звучит на международных конгрессах и симпозиумах ученых, при встречах разноплеменных делегаций. Надо быть слепым, чтобы не видеть огромные тиражи книг на русском языке, пропагандирующих ие только советскую культуру и науку, но и мировую культуру и мировую науку... Игнорировать сегодня русский язык — значит устареть совершенно безнадежно. Индекс объявляет себя борцом против «сладострастной и непристойной» литературы. Античная и новейшая классика разрешается к чтению «благодаря чистоте и изяществу ее стиля». Однако тут же указывается, что это духовное излишество полагается лишь тем, кто читает художественные книги по долгу профессии или по обязанности. Молодежи, согласно Индексу, знакомство с такими неподходящими произведениями строго противопоказано. Вовсе запрещается «непристойная» художественная литература. И здесь до конца проявились ханжество и ограниченность всех консультантов этой своеобразной «библии запрета». В список «скабрезных» внесены omnes fabulae amatoriae («все любовные повествования»). Под эту вывеску попадают мемуары знаменитого авантюриста и ловеласа XVIII века Казановы, стихи Парни, песни Беранже, сочинения Дюма-отца и Дюма-сына, романы Бальзака, Стендаля, Флобера. Это значит, что вся чудесная литература, воспевающая высокое чувство человека, описывающая природу возникновения сердечной привязанности (знаменитая «Кристаллизация чувства» у Стендаля) — все это оказывается вредно нравственному человеку... Но ведь тогда возникает «грешный» вопрос: может быть, не книги лучших писателей, а сама религия вредна человеку? Любопытно еще и то, что под всеобъемлющую рубрику «рее любовные повествования» не попали многие натуралистические произведения. Неважно работали составители Индекса. Должно быть, они мало образованы для своего дела. Или вообще установить систематический и строгий надзор за всеми выходящими книгами прислуга Индекса не в силах... Стародавняя окостеневшая схема, раз и навсегда установленная, сохраняется в разных формах запрета, принятых Индексом. Таких форм три. Первая: запрещаются все произведения данного автора. Должно быть, таких авторов церковь считает своими заядлыми врагами. К ним причислены Бруно и Гоббс, Беранже и Франс. Вторая: запрещаются отдельные произведения данного автора. Сюда относится большинство «клиентов» Индекса. Третья: запрет действует до тех пор, пока произведения не будут подвергнуты исправлению. Последняя форма ведет свое происхождение с давних времен — XVI, XVII веков. Тогда католическая церковь помимо «Indicies librorum prohibitorum» выпускала еще «Indices expurgatorii» — указатели книг, «требующих очищения» — то есть исправления отдельных фраз, страниц, глав. Теперь, когда применяется третья форма, перед именем автора ставится звездочка. Если же из книги изъяты вредные фрагменты, перед именем автора ставится латинский крест.

Операция эта совершается в силу неумолимой традиции. Должны быть исправлены, например, сочинения выдающегося французского философа Декарта (1596—1650), и хотя Рене Декарт давно уже не мыслит и не существует, книги его, по мнению Ватикана, все еще требуют исправления. «Очищения» требует и Энциклопедия XVIII века — книга, которую когда-то сажали под замок в Бастилию. Гонения и превратности, обрушившиеся на главных авторов Энциклопедии — Дидро и Д’Аламбера, — оказывается, не кончились с их смертью... Папа римский до сих пор призывает их исправить страницы, порочащие бога... Анахронизм и вопиющая противоречивость Индекса запрещенных книг мешают сегодня Ватикану безотказно им пользоваться. Руководить чтением многих тысяч католиков становится чрезвычайно трудно в век коммунистических идей. Капиталистический мир переживает глубокий кризис, Ватикан — верный апостол буржуазного общества — испытывает сильнейшее волнение. Трудящиеся уходят из-под влияния служителей культа. Мужчины почти не посещают церковь. Женщины нерегулярно соблюдают обряды. Рабочие, чтущие божественные заветы, прислушиваются на фабриках и на митингах к речам коммунистов. Именно коммунисты честно и смело отстаивают интересы неимущих. Даже прожженным церковным дипломатам все труднее становится согласовать прогресс науки и техники с существованием бога. Атеизм провозглашают десятки выходящих каждый день книг. Как уберечься утлой божественной ладье в этом безбрежном материалистическом море? Что значит один Индекс (даже имеющий силу закона) перед новыми волнами, размывающими утес Ватикана? Последние годы ознаменовались для католической церкви новыми веяниями, которые еще 15 лет назад были бы немыслимы.

Эти веяния выражены одним словом «аджорнаменто» — обновление... Подобные настроения отчетливо проявились на сессиях XXI Вселенского собора в 1963 и 1964 годах. Дух аджорнаменто выразил папа Иоанн XXIII в своих призывах улучшить атмосферу в международных отношениях, устранить конфликты, предупредить войну. На самом соборе разгорелась острая схватка между «реформаторами» и «традиционалистами». Впервые за много лет лидеры церкви, реалистически оценивая обстановку в мире, допускали возможность диалога с некатоликами и даже с коммунистами. Послышались голоса, что цель католической церкви — не уничтожить коммунистов, а спасти их, что церковь сама якобы выступает за новый, более справедливый строй. Почему так заговорили теперь святые отцы? Да потому, что идеи коммунизма влияют на умы и дела все новых и новых людей и народов. И церковь вынуждена приспосабливаться. Само появление свежих идей в католической церкви, открытый диспут с консерваторами весьма симптоматичны. На XXI Вселенском соборе обнаружилось, что часть епископов хочет выбросить весь средневековый балласт, чтобы церковь не потеряла своей роли в современном мире. Недовольство рядовых католиков и даже высшего духовенства вызывает Священная канцелярия (инквизиция) и ее методы, направленные против враждебных католицизму течений. Вот тут-то всплыл на поверхность взволнованного вселенского моря пресловутый Индекс запрещенных книг. Им ведает учреждение, которое носит до сих пор страшное название «инквизиция». На II сессии собора архиепископ Кельна кардинал Фрингс говорил о том, что деятельность Священной канцелярии не отвечает духу времени. На III сессии обновленец монсеньор Камара требовал пересмотреть изживший себя Индекс. Разумеется, ораторы выражают настроение многих прихожан. Все понимают, что Индекс не может больше помешать расцвету политических и научных идеалов XX века. Все видят: мрачный, догматический кодекс настолько себя скомпрометировал, что верующие нарушают его. Даже если придерживаться формулы отцов-иезуитов и считать, что «цель оправдывает средства», — в интересах папства избавиться от негодного средства — официального списка крамольной литературы. Так или иначе, но он остается еще по сей день, этот «Index librorum prohibitorum». Ненавистники подлинного социального обновления жизни на земле. Автор статьи: Герман Дрюбин.